miram

Отрывок из предисловия Игоря Сухих к 7-томному собранию сочинений Зощенко:

=====
Те, кто встречался с Зощенко в последние годы, видели обреченного, сломленного, убитого страданиями человека [...]

«Вероятно, я оторвался от жизни и людей и замкнулся в себе. Если все так дружно кричат на меня — стало быть, я не прав... Как до удивления странно и нелепо складывается моя жизнь». Слова из письма пятьдесят пятого года поразительно напоминают реплику какого-то неприкаянного героя «Сентиментальных повестей».

Но самое страшное в третьей, послевоенной, судьбе Зощенко связано все-таки не с бытом, а с творчеством. Он по-прежнему много работает: записывает рассказы партизан, переводит, публикует фельетоны в «Крокодиле», сочиняет пьесы. Однако, прочитав уже после смерти писателя том, составленный главным образом из вещей «третьего Зощенко», К. Чуковский жестко, но справедливо заметил:

«В последнее время стали появляться такие сборники его повестей и рассказов, словно их составители поставили себе коварную цель — убедить новое поколение читателей, что Зощенко был слабый и неумелый писатель. И они достигли этой цели: всякий, кто прочтет новый сборник, составленный из его наименее удачных вещей, непременно утратит интерес к его творчеству».

Глубину происшедших с писателем перемен, масштабы катастрофы хорошо демонстрирует сравнение трех рассказов на одну тему.

«Баня» 1924 года стала одним из текстов, принесших Зощенко славу. Великолепно схваченная бытовая ситуация, колоритные реплики («А банщик говорит: “Мы, — говорит, — за дырками не приставлены. Не в театре, — говорит”»), возникающий за частным случаем образ новой культуры («Не царский, — говорю, — режим, шайками ляпать. Эгоизм, — говорю, — какой. Надо же, — говорю, — и другим помыться. Не в театре, — говорю») — делают рассказ эталоном ранней манеры Зощенко, где искусство сказа говорит само за себя и не нуждается в дополнительных моральных довесках-объяснениях.

Через одиннадцать лет появляется «Баня и люди» (1935), в отредактированном виде включенная в «Голубую книгу» под заглавием «Рассказ о банях и их посетителях». По-прежнему острый и колоритный анекдот, напоминающий о «Бане»-первой, изложен, однако, более стертым, сглаженным литературным языком, лишен культурологической перспективы, зато сопровождается скоротечной утешительной концовкой: вора моментально обнаруживают и арестовывают.

Рассказ «В бане» (1956) написан совершенно иной рукой. Благостные описания («Обширное помещение предбанника культурно и даже не без красивости оформлено. На полу ковровые дорожки. На диванах чистые чехлы. У дверей — буфетная стойка с цветочным горшком»), приторная вымученная фабула (старик приходит в баню со свертком честно заработанных денег, накопленных в память о родительской нужде, одаривает ребенка шоколадкой), шаблонно-раскрашенный язык («Вот именно, папаня! Где же тут мне мало-мало развернуться? Вот и хожу по предбаннику как зачумелый...»), готовая мораль — иллюстрация поговорки «не в деньгах счастье» — делают последнюю «Баню» классическим воплощением «теории бесконфликтности» — борьбы хорошего с еще лучшим.

«Баня»-третья сочинена, кажется, не писателем с уникальным чувством юмора и слова, а дюжинным «советским юмористом» по готовым шаблонам

Вчера вечером в пол-двенадцатого пришел к ребенку Ю. в комнату, чтобы по новой традиции она прочитала короткий рассказ вслух и мы его быстро обсудили. Это надо было сделать на час-два раньше, но так уж получилось. Рассказ я выбрал - "Дары волхвов" О'Генри.

Перед началом чтения решил объяснить, что такое, собственно "дары волхвов", и рассказал соответствующий библейский сюжет, которого Ю. не знала. Тогда она решила заодно спросить меня о деве Марии и о том, почему в легендах о Робин Гуде, которые она читает, он назван особенно преданным Богородице и что это на практике означало. Я начал говорить, а она не останавливала меня и иногда задавала еще вопросы...

Короче мы обсудили деву Марию, девственное зачатие Христа, вопрос непорочного зачатия самой Марии и его важность в католичестве, вообще католичество, кто такой в точности "папа римский", почему он "римский" и откуда берется, важность понятия епископа в христианстве, основные ветви христианства, раскол между западной и восточной церквями в 11-м веке и о чем они не могли договориться, напряженные отношения между церковной властью и королями Европы, крестовые походы, рыцарские кодексы, индульгенции, зарождение протестанства, Мартина Лютера и 95 тезисов, проблему развода и аннулирование брака в католической церкви, Генриха VIII и его жен и отщепление англиканской церкви от католической, религиозные диспуты и войны внутри христианства, переводы Библии на европейские языки и чтение Библии обычными людьми, понятие "еврей" с этнической точки зрения, с религиозной точки зрения, как случилось, что в Западной Европе и Америке преобладает религиозный взгляд, а в Восточной Европе этнический, отдельное понятие "иудей" в русском языке, как в Америке примиряют еврейство как религию с очевидными примерами евреев, живущих полностью светской жизнью, аналогия с понятием "непрактикующий католик" (lapsed Catholic) и что это значит, подход к еврейству как к "племени", и как он соединяет этнический и религиозный подходы... кажется, все основные темы вспомнил, хотя по мелочам наверняка упустил.

Тут оказалось, что прошло почти два часа, пол-второго ночи, мы опомнились и, наконец, прочитали "Дары волхвов". Ю. он очень понравился, она сказала, что из всех прочитанных пока что в рамках этой новой программы рассказов (десять штук) он самый любимый.

Прочитал на днях (спасибо LanguageHat за ссылку), что недавно на Крите во время раскопок археологи нашли скипетр из слоновой кости, вероятно имевший религиозное значение в минойской цивилизации. На фотографиях - восстановленный скипетр и место, где была найдена его круглая часть (несколько "позвонков" видны в центрально-левой части фотографии).




Самое главное и важное - что как на круге, так и на рукоятке есть надписи на Линейном A, знаменитой письменности минойской цивилизации, до сих пор не расшифрованной. При том, что в общей сложности на них обнаружено 119 знаков, это больше, чем до сих пор находили на одном объекте (105 знаков). Более того, известные надписи на Линейном А почти всегда включают в себя числа и считаются административными/торговыми по смыслу, а тут на круглой части скипетра чисел вообще нет, и это первый пример использования Линейного А в предположительно религиозных целях. Есть шанс, что эта находка поможет в расшифровке, хотя если я верно понимаю текущее состояние дел с Линейным А, проблема там в основном не в том, чтобы понять смысл "букв", а в том, что ими записаны слова не на древнегреческом (как с Линейным B, который расшифровали в 50-х), а на неизвестном, не дошедшем до нас языке. Но все равно очень круто.

Еще меня очень впечатлила в вопросе о расшифровке Линейного А загадка дробных знаков. В этой письменности есть знаки для чисел - единиц, десяток, сотен и тысяч - плюс в дополнение 17 (!) разных знаков для дробных значений типа 1/2 или 1/7. Точное значение дробных знаков продолжает быть предметом яростных споров специалистов, потому что есть всего несколько примеров уравнений (типа 45 + J + 20 J + 29 = 95, на одной надписи, подытоживающей цену нескольких товаров, из которой можно понять, что знак, который обозначают J, скорее всего 1/2. Скорее всего, потому что есть шанс, что от таблички откололся кусок и там еще что-то есть неучтенное). Из начертания самих знаков трудно понять, к какой дроби что относится (хоть пытаются выдвигать гипотезы). Я пролистал любопытную статью, в которой авторы используют современные методы constraint programming, чтобы учесть одновременно все (крохотное) количество данных о том, как эти знаки связаны друг с другом, и оценить более и менее вероятные варианты того, сколько каждый значит. На картинке - лишь начальная часть длинной таблицы из статьи, которая подытоживает, какие варианты для каждого знака предлагали за последние десятилетия в разных статьях.

Из интервью с ливанской фотокорреспонденткой Алиной Манукян (армянские корни). Она рассказывает, как начала работать фотографом, в 19 лет в 1983 году:

"Моя сестра познакомила меня с этим ливанским фотографом, который должен был показать мне, как работать на улице. В качестве первого урока фотожурналистики он рассказал мне историю. Он сказал: «Был ребёнок, сидящий посреди руин дома, который только что разбомбили. Я сфотографировал ребёнка среди руин, но это была не хорошая фотография. Тогда я начал трясти его, чтобы заставить его плакать, но он не плакал. Я тряс его ещё сильнее, а потом подошла его мать и сказала: 'Что вы делаете с моим ребёнком?' Я спросил её: 'Вы хотите, чтобы ваш ребёнок попал в газету?' И она сказала: 'Да'. Я сказал: 'Тогда заставьте его плакать'. Она дала ему пощечину и ребёнок заплакал. Я сделал снимок, и это была хорошая фотография»."